Говорят, что мы живем в Эпоху Отвлекающихся Людей. Бешеная скорость развития технологий попросту не дает нам сконцентрироваться, не дает возможности прочесть сложные книги. Многие университетские преподаватели жалуются, что привычка студентов постоянно сидеть в интернете мешает им воспринимать серьезные тексты. Часто говорят и о том, что наш мозг перегружен нескончаемым потоком информации. Страх того, что называют «информационным перенасыщением», в XXI веке стал просто еще одним аспектом жизни.
С тех пор как Ричард Вурман опубликовал в 1989 году свой бестселлер Information Anxiety, разговоры о проблемах, связанных с «перенасыщением», не утихают. Очень часто потоки цифровой информации сравнивают с «потопом», имея в виду, что даже если мы и не тонем в них с головой, мы как минимум не можем с ним справиться. Часто можно слышать, что бизнес-сфера «тонет в данных», что креативность редка, если вовсе не невозможна в «безбрежном океане информации». Мало того, информационное перенасыщение виновато не только в упадке оригинальности: оно часто объявляется и причиной множества психологических проблем, связанных с информационной перегрузкой.
Западный мир любит психологию; именно поэтому разговор о переизбытке информации идет с помощью медицинской терминологии. Язык психологии и нейрологии все чаще и чаще используют, чтобы обосновать вред переизбытка информации. Для описания этой культурной проблемы все чаще применяют звучащий как медицинский термин «синдром информационной усталости». Основной симптом этого недомогания — неспособность сконцентрироваться, причиной которой якобы является перегрузка краткосрочной памяти человека. Другое название того же культурного явления предложил Девид Микикс, автор Slow Reading in a Hurried Age — он называет его «продолжительное частичное внимание». Микикс пишет, что «дети, выросшие в цифровой эре, больше предыдущих поколений страдают от постоянно рассеянного внимания». Вот его аргументы: «многозадачность вызывает повышенное выделение кортизола, гормона стресса, а также адреналина, что ускоряет мозговую активность и приводит к раздробленности мышления».
Часто именно нескончаемый поток информации объявляют причиной экзистенциального кризиса, переживаемого индивидуумом. Девид Улин в своей книге Lost Art of Reading пишет: «Я страдаю от постоянного опьянения информацией, мне постоянно кажется, будто совсем рядом есть еще что-то, что заслуживает моего внимания. А на самом деле это просто несвязанные друг с другом шуточки, остроумные замечания, какие-то информационные фрагменты — и все это только обостряет беспокойный характер нашего века». Многие соглашаются, присовокупляя примеры из личной жизни. Николас Карр — автор The Shallows, книги, которую часто цитируют как крик души человека в информационную эру. Карр писал, что перенасыщение информацией привело к тому, что он уже не может концентрироваться на чем-то, и что «внимание его рассеивается уже через две–три страницы». Похожие жалобы высказывает и Тим Паркс, писатель и эссеист. Он утверждает, что «мы живем, постоянно на что-то отвлекаясь и растрачивая впустую ту особенную энергию, которая так нужна для чтения серьезного литературного произведения».
Как и следовало ожидать, на волне страха перед информационным перенасыщением появилось множество книг о том, как с ним справиться. Information Anxiety Вурмана обещает читателям, ищущим помощи в противостоянии информационному половодью, «советы по поддержанию креативного мышления». Множество книг вроде «Организованный Разум: Как ясно мыслить в эпоху информационного перенасыщения», «Информационное перенасыщение: Практические советы по тому, как выжить на работе», «Муть: Как найти правду в эру Информационного Перенасыщения» или «Сосредоточенность: как сконцентрироваться в эру Информационного Перенасыщения и добиться успеха» предлагают сразу и диагноз, и лечение всех проблем, которые якобы не дают жить человеку Информационной Эры.
Краткая история слишком широкого выбора
Возможно, общество XXI века действительно дезориентировано бесконечными реками информации; возможно, новые технологии действительно оказывают разрушительное воздействие на наш мозг. Но подобные опасения высказывали и наши предки, и было бы глупо считать, что они-то ошибались, а вот мы правы. Вполне возможно, корень проблемы не в количестве потребляемой нами информации, а в том, что мы не знаем, для чего нам эта информация.
Изучив историю чтения, я пришел к выводу, что люди с самого изобретения письменности были озабочены возможностью потреблять и понимать написанное. В древних обществах Греции и Рима мудрецы, не могущие еще представить себе цифровые гаджеты, глобальную сеть и концепцию Big Data, уже задумывались об опасностях, скрытых в бурных потоках информации. Первым о проблемах, связанных со свободной циркуляцией текстов, написал Платон, вложив, впрочем, эти опасения в уста Сократа. Платоновский Сократ предвидел опасность, скрытую в самой технологии записи информации. В отличие от устного общения, письмо не выбирает свою аудиторию, но «путешествует свободно». Письмо не делает различий между теми, кто может осознать написанное и извлечь из него пользу, и теми, кого написанное смутит и собьет с толку. Сократ предупреждал, что письмо доносит информацию «и до понимающих, и до тех, кто к этому не способен». В духе патернализма своего времени Сократ указывает, что знание в случайных руках станет угрозой общественному порядку. Именно Сократ первым предсказал, что люди станут зависимы от написанных текстов и что это ослабит их память.
Так думали не только древние греки. Древние евреи придерживались того же мнения. Долгое время раввины противились записи Устного Закона, метода толкования святых писаний, позже ставшего первой частью Талмуда: Мишной. После создания Мишны история повторилась: новые поколения раввинов не желали предавать бумаге толкования Мишны, из которых позже была создана вторая часть Талмуда, известная как Гемара. Свое нежелание записывать толкования раввины обосновывали аргументами, которые мало чем отличались от аргументов Сократа. Они считали, что знание по природе своей диалектично и может быть результатом лишь устной и живой беседы. Если же знание записано, оно умрет и окаменеет, приводя будущие поколения к ошибкам в его понимании.
Платон тоже предупреждал об опасности свободного хождения текстов. Он сомневался в возможности среднего человека отличить морально полезный текст от вредного. Платоновский страх перед книгами, способными изменить читающего, находил выход в рассуждениях о слишком большом количестве книг и манускриптов, находящихся в свободном обороте. Огромное количество книг порождает сложность выбора, что в свою очередь поднимает вопросы о том, какие тексты полезны человеку, а какие — вредны.
Именно поэтому моралисты с древних времен до наших дней предостерегают людей от неограниченного чтения. Римский философ-стоик Сенека в письмах Луцилию, написанных между 63 и 65 годами нашей эры, предупреждал, что «во множестве книги лишь рассеивают нас». И вновь — эти слова звучат в унисон с мнениями ранних раввинов. Раввины указывают на слова самого царя Соломона: «составлять много книг — конца не будет, и много читать — утомительно для тела» (Еккл. 12:12). Сенека же считал, что «нужно долго оставаться с тем или другим из великих умов, питая ими душу, если хочешь извлечь нечто такое, что в ней бы осталось». Советы Сенеки до конца XIX века цитировались по всех книгах по саморазвитию.
Призывы Сенеки ограничивать себя в чтении предвосхитили современные тенденции считать избыток информации причиной упадка духа и рассеянности внимания. Сенека почитал обильное чтение «признаком пресыщенности», да еще в то время, когда книги было сложно достать — он боялся не обилия информации, а ее влияния на человека. Философа беспокоила способность сограждан понимать и извлекать пользу из прочитанного.
Мысль о «переизбытке информации» зазвучала не только с появлением интернета, но и первых письменных станков. В своей книге Too Much To Know: Managing Scholarly Information Before the Modern Age Энн Блэр заметила, что хотя «по большей части отношение к книгопечатанию, этому „божественному изобретению“, было самое восторженное», многие опасались, что новая технология пойдет обществу во вред. Блэр пишет, что «к середине XVI века главным результатом книгопечатания видели все новые и новые книги, пишущиеся и печатающиеся с невиданной скоростью и в огромном количестве».
Именно печатный станок породил фундамент современной дискуссии об информационном перенасыщении. Именно печатным книгам мы обязаны сравнением с потопом. В 1526 году философ-гуманист Эразм спросил: «Осталось ли еще место на земле, свободное от туч новых книг?» Он жаловался на «половодье» новых трудов и предостерегал от «дурных, клеветнических, безумных, дьявольских и разрушительных» последствий неограниченного чтения. Через век после Эразма его слова практически повторил французский историк Анри Баснаж де Боваль (1657–1710) — рассказывая о том, как Письменная Республика «тонет в потопе новых книг».
Растущее число книг вызывало у мыслителей опасения. Печатный станок, по их мнению, привел к тому, что огромное число текстов не дает человеку отличить источник истины и правды от книги, полной вранья. Проблема выбора требовала осмысления. Ей уделял много времени Рене Декарт. Он считал, что обращение за знанием к книгам — неэффективная трата времени.
В 1600 году английский писатель Барнаби Рич сетовал, что «одна из величайших зараз нашего времени — обилие книг, настолько переполнивших мир, что тот не способен осознать и прочесть все эти горы пустой породы, каждый день лишь увеличивающиеся». Мнение о вредности книжного изобилия в XVII веке стало общим местом. Книг было очень много, и, по мнению одного английского критика, «все они лишь отвлекали и разрушали слабые умы читающих». Жалобы на обилие текстов всегда сопровождались сомнениями в возможности людей понять и осознать окружающий их мир.
Примерно в это же время переизбыток информации связали с психологической усталостью. В 1605 году философ и ученый Френсис Бэкон в своем труде «О значении и успехе знания, божественного и человеческого» писал, что «во многом знании многие печали, и знание ведет к беспокойству». Бэкон проводил параллели между научным развитием и интеллектуальной растерянностью. Быть может, он интуитивно предвидел, что в будущем технологический прогресс поднимет не меньше вопросов, чем поможет решить.
При взгляде на информационную революцию, вызванную появлением печатного станка, становится понятно, что основную проблему люди видели не в количестве книг, а в вопросе выбора и сравнения между ними. Внезапная доступность информации из самых разных областей вызвала вопросы к самому человеку: а сможет ли он справиться со всеми этим данными? Страх переизбытка информации появляется тогда, когда в обществе исчезает философская и интеллектуальная парадигма, в которой новым источникам информации может быть дана строгая оценка. После Реформации в Европе ослаб интеллектуальный диктат Церкви, что и вызвало восприятие избытка информации как общественной проблемы.
Рост количества и разнообразия книг поставил под вопрос саму возможность человека отличать полезные для души и ума книги от вредных или бесполезных. Учителя не знали, как в новых условиях направлять интеллектуальный рост своих учеников. В своем исследовании культуры обучения в Новое Время Ребекка Бушвелл утверждает, что «именно неожиданное изобилие знания, связанное с книгопечатанием, и заставило ранних гуманистов создавать собственные школы». Ранних учителей беспокоила возможность книг «заразить разум учеников безбожием и дурновкусием». Испанский богослов, философ и педагог Хуан Луис Вивес сетовал на то, что «книг стало такое невероятное множество», что «ученик оказался парализован страхом, даже ненавистью к учебе, ведь при изучении каждой дисциплины он видит горы трудов, которые нужно прочесть». И педагоги, и ученики поняли, что прочесть все попросту невозможно. При подобном изобилии книг помощь в их выборе и наставление в чтении стали одной из главных задач обучения.
Жалобы на избыток информации и книг также основывались и на недовольстве противоречивой информацией. Авторы предлагали диаметрально противоположные определения «правды», а значит читатель постоянно сталкивался с вопросом, что из этих книг стоит читать, а что нет. Размывание морального и интеллектуального авторитета, совпавшее с развитием печатного дела, часто ставили в вину как раз информационному перенасыщению. Для европейских обществ, «построенных на изучении старых текстов и традиций» в контексте религии и философии, «печатный станок, позволивший распространение новых или уже забытых мнений, остро поставил вопрос примирения конфликтующих теорий и источников».
Пугающая свобода выбора мутировала в страх перед медицинскими последствиями информационного перенасыщения. По мнению множества моралистов XVIII столетия, доступность и разнообразие книг вызывали у читателей растерянность, что в свою очередь приводило их ум в замешательство. Перед людьми встали новые проблемы мышления, вызванные этим «беспорядочным чтением». Именно об этом писал в 1713 году Ричард Стил в газете Guardian: «Беспорядочное чтение соблазняет нас нецеленаправленно мыслить».
В конце XVIII века бристольский врач Томас Беддоуз яростно критиковал информационное перенасыщение, называя его «тиранией быстрого и отрывочного чтения», что, по его мнению, вызывало мозговые расстройства. Проблемы мышления обсуждались всерьез в том числе и потому, что обрывочное и легкое чтение рассматривалось как один из симптомов общественного упадка. Беддоуз утверждал, что его эпоха больна хроническим информационным перенасыщением: «Все эти памфлеты, статьи, повести и газеты — как запутывают они разум! Читали ли вы новую пьесу, новую поэму, новый памфлет, последний роман? — все только об этом и спрашивают. Нельзя посетить образованную компанию, не будучи готовым отвечать на эти вопросы и все те вопросы, которые они, в свою очередь, порождают!»
Значение информации
Итак, обратившись к истории, мы видим, что мнение об избытке информации весьма субъективно. Подобные опасения возникли куда раньше современного информационного половодья; мало того, они возникли еще в те времена, когда письменный текст был малодоступной редкостью. Страх того, что «информации стало слишком много» связан с осознанием ограниченности возможностей человеческого разума; с тем, что каждый день появлялись новые, противоречащие старым, источники. Тогда, так и сейчас, перед человечеством встал вопрос — а каково значение информации? Как использовать ее для получения знания? Сама фраза «слишком много информации» поднимает вопрос о сравнительной важности разных фактов по отношению друг к другу, заставляет задуматься над тем, как отличить полезную информацию от бесполезной. Не всем удается разрешить эту проблему. Массив информации можно превратить из тяжкого груза в имеющее пользу знание только при помощи выбора и интерпретации.
Любопытно, что современные термины вроде «Информационная Эра», «Информационное Перенасыщение», «Информационный Взрыв» — все они имеют отношению к абстрактному количеству информации, а не ее качеству. Мы исчисляем данные, считаем их в байтах, знаках, дюймах, газетных колонках, но не рассматриваем с точки зрения пользы. В прошлом вопросы важности, сравнения и ценности информации считались одними из важнейших. Сейчас же мир очевидным образом пытается избежать какого-либо суждения о знании и правде, не желая осмыслить, что полезно нашему разуму, а что нет. И именно из-за этого пассивного отношения к информации возникает чувство перенасыщения, растерянности, раздражения бесконечным информационным потоком.
Эта пассивность по отношению к информации особенно пугает в образовании: преподаватели пишут свои учебные программы с учетом дефицита внимания, от которого якобы страдает молодежь Информационной Эры. В высших учебных заведениях все чаще говорят о том, что ученики просто неспособны читать серьезные, сложные, большие тексты. Шерри Теркл, известный социолог, изучающий цифровую культуру, пишет, что часто слышит от студентов жалобы вроде «мы не можем противостоять притяжению технологий». К сожалению, многие преподаватели, убежденные в никчемности своих студентов, вовсе отказались от рекомендаций по чтению и зачитывают аудитории лишь отрывки научных трудов, иногда сопровождая их «стимулирующими» визуальными образами. По словам Теркл, «даже самые любознательные и амбициозные из студентов отшатываются, когда видят в списке рекомендованной литературы больше одной длинной книги». Подобное отношение к проблеме «отрывочного внимания» в высших учебных заведениях, видимо, стало ответом на сложности, с которыми сталкивается студент, страдающий от «синдрома информационной усталости».
Пока что на вопросы, поднятые информационным перенасыщением, пытаются дать лишь один ответ: ускорение и облегчение каталогизации информации. Но новые технологии хранения и доступа к информации не отменяют стоящего перед потребителями вопроса: а зачем вообще нужна эта информация? В чем ее ценность? Смысл — это вопрос культуры, а не технологии. Но к сожалению западные общества больше не желают утруждаться поисками смысла. Это желание часто облекается в популярную фразу «too much information», или ее аббревиатуру — TMI. Фраза часто используется в качестве шутливого предостережения, когда человек рассказывает о личной жизни или высказывает неуместные суждения. Но сам факт того, что в ежедневных разговорах заходит речь о количестве информации, получаемой из личной беседы («too much»), показывает, что наши современники слишком легко принимают роль пассивного потребителя информации.
Нико МакДональд, британский писатель, изучающий интернет-культуру, считает информационное перенасыщение следствием явления, которое он называет Paradigm Underload (нехватка парадигмы). МакДональд отмечает, что перед обществом сегодня стоит не вопрос количества информации, а вопрос разработки инструментов и парадигм, позволяющих «фильтровать, приоритизировать, структурировать и понимать информацию». Без новой парадигмы поиск Больших Идей вытеснит слепое поклонение Большим Данным.
Оригинал материала на сайте The American Interest
Текст: Григорий Николаев
Комментариев нет:
Отправить комментарий